Анастасия Мурзич

По-настоящему лиричная литература — без грамма приторности, пошлости и банальности. Это ж надо так всё чувствовать и переживать — подлинно и красиво! У нее сердце, наверное, больше, чем у некоторых печень — сколько она через него пропускает! Удивительное свойство — она открывает всю себя, до капельки… Видно, что всё очень глубоко личное, но совершенно не воспринимается как некий эксгибиционизм.

— Быть человеком — больно.
Я — не хочу.
Это как по минному полю
Или по канату-лучу 
Над бездной арены
Скользить — без глаз.
Это — не в мою смену.
Не в этот раз.

Быть человеком — больно.
Адская работа!
Это как мяч футбольный
В свои ворота.
Здесь — все — играют. 
Я, пожалуй, пас.
Постою — с краю…
Не в этот раз.

— Быть человеком — больно!
Но в этом суть!
Безбольник тире покойник —
Пустой сосуд.
Лампадка едва тлеет,
Колокольцы звенят!
Я — заболею!
Это — для меня!

Быть человеком — больно.
Но я — хочу.
Это как по минному полю
К зубному врачу.
Здесь — все — играют. 
И БоГль с ним!
Уже светает…
Долой — нимб.

Я умею ставить точку, доводить до логического завершения большие проекты, закруглять и закольцовывать, неукоснительно следовать — своим путем — от начала и до конца.

Но я люблю многоточие… Я люблю, когда всего — много. Многоточие как символ изобилия и бесконечности. Символ движения, открытый финал. Многоточие — всегда перспектива.

…Я смотрю на него украдкой, когда он увлечен делом, когда он — в процессе. Я жалею о том, что не могу нарисовать его лицо — так — как вижу, во всем его «совершенном несовершенстве», я хочу сохранить, запечатлеть, остановить мгновение, чтобы Сейчас задержалось, не проходило, не испарялось…

Я хочу его обнять. По тем же соображениям.

И я обнимаю его — без помощи рук. Я это могу, у меня богатый опыт — объятий на расстоянии. На расстоянии — все просто, никакой ответственности, никакой боли, многоточие.

И все же я нарисую его.

Моя мама рисовала меня, когда я была маленькой — перед сном она бережно касалась моего лица указательным пальцем: вот бровки, вот реснички, вот глаза… Вот маленький носик, вот губки…
Эта материнская нежность мне понятна. Я могу — так — нарисовать его.

Но я нарисую — иначе.

Языческий бог, живущий на дне моих глубин — так — рисует своих около-возлюбленных: быстро и жадно хватает горстями черты и эмоции — и бросает их на поверхность воображения, без разбора, без оглядки.

Я нарисую — иначе.

Волшебница, которой шестьсот лет, которая знает лучше меня, что я делаю, почему и зачем — так — рисует своих подопечных: пунктирной линией, азбукой морзе, знаками и символами. Ирреальность и абстракция — искусство ради искусства. Красота — ради красоты. Действие — ради действия.

Я нарисую — иначе.

Инфантильная дурочка, она ведь тоже я — так — рисует своих героев: несмело касается губами, удивляется плотности, осязаемости: неужели это не сон? Это бывает только во сне… Это уже было во сне…

Я нарисую — иначе.

Я люблю когда всего — много. Я ультра-одиночка и люблю большие компании.
Я нарисую его — так — как вижу. Я вижу в нем большую компанию ультра-одиночек, и каждому достанется от меня — и нежности, и страсти, и мистики, и восторга. Так — я нарисую его. Всего. Целиком.

Точка.

Из цикла «Партизаны любви»

Ты думаешь, мое «Люблю» — пустяк?
Блестящая разменная монета?
И что другого провожала так…
Или других… И что весна — все Это…

…И что пройдет еще лет, может, двадцать…

(Не отпускай, в своих руках держи!
Найди возможность — наяву  — остаться,
Наполни жизнью сны и миражи…

И пусть пройдет еще лет, может, двадцать…)

Стихотворение — любви — земной!
Мы будем вместе над весной смеяться…
 — Теперь скажи мне, ты идешь со мной?..

Из цикла «Смешная. 18 плюс-минус»

Теперь я знаю имя моей тоски.

Я стою на месте, но узкая полоса под ногами движется вперед — туда и обратно, и снова туда, и снова обратно. Я стою на месте, пересчитывая  полосы на бледно-зеленых стенах, проплывающих мимо, раз-два, я делаю засечки, отмечаю равные интервалы, разделенные серым…

Запах разложения, картофельная гниль — впереди. На выходе.

«Что ты хочешь получить на выходе?..»

Так — я время от времени спрашиваю хороших людей, не имеющих отношения к моему механическому движению вперед. Время от времени. У меня особые отношения со временем.

Пауза. Межвременье. Междействие. Я стою на месте. И двигаюсь вперед.

«Я не знаю, насколько мы близки…»

Я вижу — всякий раз одно и то же — рюкзак, легкий наклон, нескладная стремительность под тяжестью лет и рюкзака.

Я — знаю. Я знаю, что люди  влюбляются — исключительно — по собственному желанию, знаю, что чувства воспитуемы. Я знаю, чем влюбленность отличается от любви. Я даже знаю, где выход. Но там плохо пахнет…

Он не оборачивается, но мне и не нужно видеть — лицо. Я знаю — его  выражение. У него за плечами тяжелый рюкзак, богатый опыт, он — приз и награда, он — истина, к которой я стремлюсь, без надежды на обладание. Мимо проплывают бледно-зеленые тени, обрывки снов и воспоминаний, словно дым электронных сигарет, туман, не причиняющий вреда, но видоизменяющий явь.

«Сделай шаг мне навстречу. И я буду твоим…»

Провокация.

Я стою на месте. Мне не нужно видеть его лицо,  в его расширенных зрачках и без меня тесно — в них дюжина дюжин затонувших девичьих планов и перспектив.

Но все же мне хочется узнать, что я почувствую, прикоснувшись сухими губами к его виску.  Почувствую ли я хоть что-то?..

Имя моей тоски — траволатор.

Из цикла «Партизаны любви»

Бесконечность — поцелуй финиша и старта.
Идеал трассы, восемнадцать поворотов.
Сейчас — гадалка беспомощно смотрит в карты,
Сейчас — обнимает своих родных сиротка,

Сейчас — мираж оживляет певца надеждой,
Сейчас — ангел уснувшее солнце ругает.
А сейчас?.. Между финишем и стартом… Между?..
…Моя судьба так долго ходила кругами…

Из цикла «Смешная. 18 плюс минус»

Он живет на Севере.
Спит, просыпается к завтраку (не уверена насчет точного времени),
пропускает завтрак, (отходит от пустого холодильника, привычно выдохнув: «а-ай»), махнув рукой, в смысле, ну его, этот завтрак, а вместе с ним и прочие ритуалы быта.

Я использую любую возможность, чтобы сбежать из дома — пишу, читаю, «занимаюсь общественным благополучием».

В кафе он заказывает капучино (всегда только капучино). Он любит сладкое, но далеко не гурман. Миндальное пирожное, которое, по сути, печенье. В раздумье пожимает плечами, проваливается в память, растворяется в собственном отражении, в полоске серебряного света.

Я много раз видела себя в зеркале. Сфинкс, большая сонная кошка, с претензией на знание.

Он отражается в тысяче тысяч зеркал. Плюс картинки, плакаты, видео в интернете.
По большей части, он доволен своим внешним видом, своим внутренним миром (отсутствие возраста, цельность личности). Пережитки прошлого. В будущем все — вилками/ложками по воде.

(Опять этот пустой холодильник, пустой взгляд, немытые с позапрошлой весны окна). Кто-то ведь должен их мыть, эти чертовы порталы в реальность!)

Скверна осени.
Осень крутится вокруг своей осиной талии, оборачивается мокрой зимой. Она будет здесь до самого лета. Если честно, лето не слишком спешит на Север.

«Я — лето! Я — тепло!» Я хочу выучить наизусть эту простую аффирмацию.

Теперь я тоже живу на Севере. Прямиком из Центра.
Респектабельность выселок. Парадокс современного города.

Моя кафешная страсть — капучино с миндальным сиропом (иначе с амаретто). Можно со сливками. Главное — без корицы.

Время нельзя повернуть вспять. Но есть узелки… Пестрая нитка, завязанная «на память» режет запястье до крови, я слышу частые удары сердца, когда моя рука касается его плеча. Мое сердце разгоняет кипяток, а ведь я уже дошла до точки, приняла Север, как данность (разучилась чувствовать).

Его сердце бьется в моей ладони, он думает, что влюблен в другую, я думаю, что больше никого не смогу полюбить, он думает, я думаю, мы думаем. Мы (инфантильные взрослые) осторожничаем, а время просыпается к завтраку, рассыпается, сыплется нам под ноги из расколовшихся надвое песочных часов.

«На Севере время идет по-другому, каждый год — это всего лишь день», — он думает. «Мне нравится его отношение ко времени,», — я думаю.
Мы думаем, каждый о своем… Севере.

Когда песок из верхней колбы перетекает в нижнюю, хозяин часов (привычно махнув бледной рукой, а-ай) меняет положение вещи, переворачивает часы вверх дном — и все по-новой, песок снова бежит, бессмысленно, неукоснительно следует заданному курсу.

Я хочу разбить песочные часы. Песчинки, узелки времени, сырой песок за стеклом, немытым с позапрошлой весны.

Реальность творит время из морского песка, назначает утро, день, вечер, дает мудрые (житейские!) советы.

У нас нет времени. Но у нас есть все, что нам нужно.

Капучино, миндаль, северный ветер, опрокинувший склянку с песком.

Из цикла «Партизаны любви»

Я вижу явственно сквозь тусклое стекло – не нас… (Как рассказать?)
Тебя. Себя в твоих зрачках. И наши переходы
Из света в тень. Цитирую превратности погоды:
Июньским снегом – тополиный пух. И пошлая пурга-гроза.

Я потрясен.
Из Монреаля –
Все нереально.
Все – сон.

Ничего не зная о любви, я пытаюсь пророчествовать
И строить планы. Прилипла к тебе насмерть. (Нет! На жизнь!)
Бормочу:«Держу тебя крепко…» А надо бы: «Держи!»
Время, как деньги, бежит сквозь пальцы – зыбучее Песочество.

Я потрясен.
Из Монреаля –
Все нереально.
Все – сон.

Любовь никогда не перестанет биться головой (Что боль ей?)
В ворота свободы. Терпит, радуется истине,
Не мыслит зла. Свобода – лишь бегство от пристани.
Так сказал мне один сумасшедший нео-гений трудо-голев.

Я потрясен.
Из Монреаля –
Все нереально.
Все – сон.

Что стоит быть пророком-гением-носителем?.. (Рискни!)
Без любви ты – ничто. Все богатство земного шара –
Прах и осколки случайных встреч – мне не надо даром.
Знаешь, у меня есть вера, надежда, любовь. И любовь из них

Больше…

Из цикла «Сердце из кварца»

Я ехала домой долго-долго по образцовой набережной, усталая, неприкаянная.
Вздрагивала и надеялась, наскакивая на культю очередного разводного моста.
«Каждый путает память с надеждой» – придумал для меня Василий К., по мотивам песенки Коэна,
Иначе я до сих пор могла бы бродить в потемках «романтической белой ночи», может, до ста…

До-
ста-
ла-ла-ла…
Я в Торонто.
Не твоя забота,
Не считай до ста.
НАМ с тобой не соста-
риться,
как говорится,
под одной, ой, крышей.
Ты слышишь?
Ла-ла-ла…

Салют! Я сама… создала себе монстра из честного и незамутненного человека-волка,
Освободила его от ответственности за важное происшествие, даже не за одно.
Я сама… упрямо топталась на пороге его сердца – преступно, непростительно долго-долго.
Он закрыл передо мной двери, тогда я, исключительно из благих намерений, влезла в окно.

Во-
лок-
Но-но-но…
Я в Торонто.
Милая сиротка,
Волка волоком
НЕЛЬЗЯ к счастью. Воло-
чится,
как говорится,
белая волчица.
Мучится!
Но-но-но…

Ой, если б можно было в одночасье научиться жить, просто стать женщиной, скинуть тугую шкуру…
Белая волчица – это потому что в овечьей шкуре? – Нет же, я уродина, лишняя в стае.
Уродилась такая – ни к селу, ни к городу, ни к лесу, ни к полю – вечная, влюбленная дура.
Потеряла голову, вместе с ней его потеряла, ясное дело. Все потеряла… Знаю…

Веч-
на
Я… я… я…
Я в Торонто.
Святая Суббота,
Вечная Весна.
Ничего НЕТ, вечно-
лицый,
как говорится,
подала напиться
водицы
Я… я… я…

И все.

Из цикла «Сердце из кварца»

Стать взрослой не значит перестать верить в Чудо. Стать взрослой значит научиться делать Чудеса.
Ася Мирза

Ты меня не любишь. Может быть, когда-нибудь потом, позже, но пока… Пока так.   
Не страшно. Я не боюсь. Есть более страшные вещи в нашей беспозвоночной…   
Учусь сдерживаться. В школе за такие старания мне бы влепили трояк.   
И… особенно трудно идет учеба в твое отсутствие, то есть, заочно. 

Любовь, Свобода… Слишком много поется об этих сестрах в популярных треках.
Раньше-то я всегда была на стороне Свободы – и по уши влипла в сироп!
Любовь?! Зачем она нужна – холодному, медленному, сложному человеку?
Я вряд ли смогу ответить. Это, как бы выразиться?.. Незрело, по-детски – в лоб.

Зачем нужна Любовь?.. Любовь – это круто-прекрасно-отлично! Предельно просто?!
Свобода меркнет в сравнении, теряет свой истинный блеск, Любовь рвет поводья…
Нет! Вовсе не в этом дело. (Ищи! Ближе, теплее…) Мне нужно становиться взрослой!
Мелом пишу на доске: «Когда ты полюбишь – узнаешь, как это – быть свободным».

Из цикла «Сердце из кварца»

Я целую розовое сердце из кварца. Сжимаю в ладони.
Говорю шепотом: «Спокойной ночи, любимый». Слова простые.
Проливным дождем нас встречает зима. Хорошо бы агония!
Нет, осень выживет, долго еще будет болеть, долго не остынет.

Сердце из кварца – теплое, прозрачное, в прожилках и трещинах.
Беру его на деловые встречи, учу плакать и смеяться.
Столько людей вокруг! Музыканты, поэты, мужчины, женщины…
Не знают-не ведают, что за сокровище у меня – из кварца.

Я себе подарила твое сердце. Вцеловала в него огонь.
«Любовь – это свет». Рано или поздно я скажу об этом живьем.
Когда выпадет снег? Отцветет сирень? Я смотрю на свою ладонь –
Твое сердце не спит. Целую… Надеюсь, что где-то не спит – мое.