Грандиозный и изысканный московский поэт и писатель Аше Гарридо сегодня рассказывает нам о том, что такое цельная личность: «Открытость и защищенность — две стороны одной медали. Когда я открыт, я способен тоньше чувствовать происходящее, я сильнее переживаю радости, я улавливаю дыхание угрозы издалека и у меня есть время собраться с духом и подготовиться к встрече с бедами и трудностями».
— Аше Гарридо — автор, воспевающий жизнь во всей ее полноте или он лишь приоткрывает створки своего внутреннего мира?
— К счастью, жизнь происходит не только внутри меня. Поэтому вполне возможно воспевать жизнь во всей полноте, не выворачивая всего себя наружу. Хотя и это можно оспорить. Ведь душа человека откликается на то, что для нее заметно, существенно, на то, что ей родное и имеет смысл для нее. И по тому, на что во внешнем мире откликается автор, что он сознательно или неосознанно выбирает из всего богатства окружающих явлений и событий, можно составить представление о том, «что творится в душе на такой глубине». Что внутри, то и снаружи. Лента Мёбиуса. И еще, как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Хороший автор всегда опьянен медом поэзии — и сам не подозревает порой, как много сообщает о себе, говоря о других.
— Тебе нравится реальность, в которой ты существуешь? Что именно тебе в ней нравится?
— Реальность, в которой я существую, это, прежде всего, реальность, которую я способен замечать и осознавать. Она изменчива не только в силу собственной подвижности. Ее состав зависит от моих интересов, от того, на что сейчас направлено мое внимание, и что попадает в поле зрения случайно. Сейчас моя реальность состоит из текстов, поездок в любимые города, заснеженных улиц, из лиц дорогих мне людей, и снова — текстов, старых и новых, тех, которые еще в работе, и тех, которые я читаю, говорю вслух. Эта сторона реальности бывает и сложной, и трудной, однако она прекрасна и драгоценна. Но и страшные, тяжелые вещи тоже составляют реальность. Дети без родителей, и родители, не умеющие общаться с детьми. Законы, наносящие ущерб образованию и культуре, и законы, направленные против людей, отличающихся от большинства. Наступление церкви на права и свободы. Я верующий, но я против обскурантизма и я не считаю правильным вмешательство церкви в светские дела. И много такого во всем мире, от чего делается не по себе.
Что мне нравится в реальности, в которой я живу? Прежде всего — что она есть. Я живу, свет не кончился, и есть шанс или хотя бы надежда на то, что еще какое-то время на этой земле и на Земле вообще будет светло. Я верю в то, что на свете тепло не от погоды, а от людей. И светло тоже от них. От замечательных, живых, честных людей. Мне нравится, что я могу вносить хотя бы крошечный вклад в дело освещения мира. Я верю в это.
Ты что хочешь делай — только пой.
Над тобой дрожит небесный купол.
Жизнь играет, как играют в кукол,
равно и со мною, и с тобой.
Не бывать такому ни за что,
чтобы мы ее переиграли.
Даже с тем, что сами выбирали,
вышло совершенное не то!
Но когда твой голос напролом
в сердце обреченное ворвется —
ничего судьбе не остается,
всё — твое, и воля бьет крылом,
и что хочешь — только вновь и вновь
рви с меня оковы, даже с кровью.
Пусть не это мы зовем любовью,
это нам зачтется за любовь.
— Что кажется наиболее привлекательным в твоих замечательных, живых, честных людях? Что это за люди? Всегда ли духовная красота нас облагораживает?
— Я полагаю, что без благородства духовной красоты не бывает. Уж точно в нее не входят подлость, вероломство, предательство, лживость, трусость. Уже по этому списку можно судить о том, что мне нравится в людях: прямота и отвага, стойкость, честь. Благородство. И еще: осознание сложного устройства человеческой — то есть своей собственной — души. Тот, кто умеет учитывать этот факт, менее склонен осуждать других. Он слишком хорошо знает, как сложно и неоднозначно происходящее внутри каждой души. Осознанность, уважение к своим и чужим эмоциям, умение выражать их адекватными способами. И еще раз осознанность, стремление понимать себя до максимально достижимой глубины. Живость, широта интересов, гибкость.
— Насколько ты открыт для радостей/горестей жизни? Насколько защищен?
— Открытость и защищенность — как две стороны одной медали. Когда я открыт, я способен тоньше чувствовать происходящее, я сильнее переживаю радости, я улавливаю дыхание угрозы издалека и у меня есть время собраться с духом и подготовиться к встрече с бедами и трудностями. Защищенность не равна бесчувствию, равнодушию. Быть живым — значит быть уязвимым, от этого никуда не деться. Так устроено: панцирь затрудняет подвижность, тормозит развитие, снижает чувствительность и к боли, и к наслаждению. Мы ведь не можем так заткнуть уши, чтобы слышать только приятные звуки. Если заткнуть уши — не услышим ничего. Приходится рисковать, чтобы не прошляпить головокружительное приключение собственной жизни.
— Принято считать, что не место красит человека, а человек — место. Чем ты обычно украшаешь места своего обитания?
— «Книга это книга это книга». Мне пришлось расстаться с двумя библиотеками — не сказать, чтобы они были особенно большие или содержали какие-то редкие и ценные экземпляры, но они были ценными для меня лично. При жизни, в которой много переездов и перемен, несколько полок бумажных книг — это роскошь. Но те книги, которые для меня важны, я предпочитаю хранить в бумажных изданиях, не в электронном виде. Напечатанную книгу уже не изменить. Не вырубишь топором.
И я с огромным удовольствием смотрю на корешки книг на полках, как на сундуки, в которых хранятся сокровища.
— Понимаю… Насколько же ты странник?
— В душе — очень, но не всегда есть возможность оставить дом и отправиться в путь. К тому же, главное дело мое — рассказывание длинных историй — требует сосредоточенности и, увы, стабильности. Стихи я могу складывать и на ходу, а вот чтобы записать роман, нужно постоянное место и много времени. Когда же я отправляюсь в путь, мне важно знать, что где-то есть место, куда я могу вернуться, и там будет тепло и покой, возможность отдохнуть.
— Михаилу Кузмину принадлежит такая фраза: «Движение и творчество — жизнь. Она же Любовь зовется». Близка ли тебе подобная философия?
— Аше Гарридо принадлежит такая фраза: «Чудо есть движение Вселенной, совпавшее с твоим. Вселенная не совпадает только с теми, кто не движется». По-моему, это достаточно близко.
— Возможна ли для тебя жизнь вне творчества? Что еще греет твою душу?
— Какая-то часть жизни — несомненно, проходит вне творчества, если понимать его узко, например, как создание новых текстов. Я, конечно, продолжаю сочинять, когда мою посуду или умываюсь… Или катаюсь на велосипеде, или в пути, или просто по дороге в магазин. Но если я смотрю в глаза любимого человека, я прикасаюсь к его душе, и мое внимание направлено в эту глубину, текст молчит… Но именно в эти мгновения происходит творчество — я узнаю и понимаю что-то новое о Другом, я создаю новый его образ, такой же неполный и недолговечный, как предыдущие, и такой же необходимый. Мы вместе творим чудо контакта, совместности, близости. И моя работа консультанта тоже полна творчества. Самое рабочее состояние в ней называется «творческое незнание». Это когда я отодвигаю все, что знал до сих пор, отказываюсь от идеи натягивать на человека мои представления о том, как «должно быть» и слушаю его — живого и уникального.
А навести порядок? Сочинить каждый раз ту конфигурацию пространства, в которой мне будет комфортно и вдохновенно. А приготовить еду? Я редко пользуюсь готовыми рецептами, максимум — опираюсь на них, а так каждый раз сочиняю что-нибудь вкусное и питательное.
Я даже не знаю, в какой области жизни у меня нет творчества.
Потому что даже читать книги и смотреть кино невозможно, не откликаясь какими-то частями себя, не расцвечивая своими красками предлагаемую историю.
— Что же такое твое творчество? Создание того, чего раньше не было? Или оформленный эмоциональный выплеск? Еще варианты?..
— Оформленный эмоциональный всплеск, который направлен на создание нового. И много-много работы по материализации вдохновения.
потому и пишется как невзначай
что должно наполниться — и через край
а мензурки нет эхолота нет
сколько лет до дна пробивется свет?
сколько дней на дно — ни луча в ответ…
да как выплеснет — в лицо — получай!
ни луча тебе? вот тебе ни луча!
ни ключа от колодца? тебе и ключ?
родником из земли, дождем из туч
все одно — вода прибывает сама
не тебе решать, не твово ума
это дело.
ну-ка, посторонись!
снизу вверх воде или сверху вниз —
все равно, дитя, как есть все равно
твое дело — сиять и лучи на дно
и лучи на дно
и сиять
и лучи
а пока
по
мол
чи
— Есть ли какие-либо табу в литературе для Аше Гарридо?
— Запретных тем нет. Есть запрещенные приемы.
Искусство может касаться любых явлений жизни. Важно то, какими руками и с какой целью оно это делает. Для меня все еще много и много весит пушкинское «чувства добрые я лирой пробуждал». Я хочу пробуждать добрые чувства.
— Может ли себе позволить Аше Гарридо-литератор что-то из того, что никогда не позволит Аше Гарридо-человек? Или это неразрывные составляющие единого целого?
— Я один, целый, единственный и неповторимый, как каждый из нас. Я человек. Только так я могу быть поэтом, рассказывать истории. Прежде всего, будучи и являясь человеком. Все, что я могу позволить себе как человек, я позволю себе и как поэт. Не больше и не меньше.
— Что такое цельная личность? Применимо ли к тебе данное определение?
— Цельная личность — не значит «односторонняя». Но если моя левая рука поддерживает то, что делает правая, если обе мои ноги идут в одну сторону, я точно сделаю больше и пройду дальше. Вот это, по-моему, и значит — быть цельной личностью, жить и действовать в согласии с самим собой, так можно обрести душевный мир в буйстве внешних бурь.
Танцуй, красивый, время подождёт,
пока танцуешь, Троя не падет
и Карфаген не может быть разрушен,
пусть только мне — пусть даже мне не нужен
беспечный, вольный, вечный твой полёт,
танцуй, красивый, время подождёт,
история не сделает ни шагу,
я и мараю белую бумагу,
танцуй, красивый, это все пройдет,
отступит боль, рассыплются гробницы,
иные имена, иные лица,
звезда падет и новая взойдет,
и это никогда не повторится —
не кончится, танцуй, красивый, пусть
звездой восходит новая надежда,
пусть все, пусть ничего уже как прежде,
но ты танцуешь — значит, я вернусь:
любить, сражаться и марать бумагу,
история не сделает ни шагу
без нас.
Танцуй, красивый.
— Чего тебе не хватает для Счастья?
— Я счастлив. Работаю любимую работу. Делаю любимое дело. Я пишу. Я люблю.
