Интеллигентный и сдержанный, «медийный», как сейчас принято говорить об узнаваемых в лицо творческих единицах, актер Дмитрий Исаев не очень доволен выбором своего пути. Сегодня он отстранено и грустно философствует о законе причин и следствий…
[su_accordion]
[su_spoiler title=»Биография»]Российский актер театра и кино Дмитрий Исаев родился 23 января 1973 года в Ленинграде. Родители были актерами БДТ.
С детства увлекся игрой на скрипке, параллельно активно занимался легкой атлетикой.
К седьмому классу сделал выбор в пользу искусства — с 14 лет играл на скрипке в джаз-оркестре театра «Приют Комедианта».
Со второй попытки, в 1992 году, поступил в Ленинградский государственный институт театра музыки и кинематографии, который окончил в 1996 (мастерская В.В.Петрова).
После окончания института, служил в театре «Приют Комедиантов», а затем — в театре имени Комиссаржевской. Долгое время не снимался в кино, поскольку не было приглашений, посвящая всего себя театру, где сыграл больше двух десятков ролей.
Первой серьезной работой в кино стала главная роль в ленте Кирилла Капицы «Госпожа Победа».
После этого начал совмещать театральные работы со съемками.
Огромный успех актеру принесла роль цесаревича Александра Николаевича в сериале «Бедная Настя».[/su_spoiler]
[/su_accordion]
— Профессия «актер» — это ваша карма?
— За свою карьеру актера я успел поменять шесть профессий, но ни в одну из них я не ушел. Я понял, что должен отработать свою карму. Ну, после слова карма должна стоять улыбка, смайлик. Это просто мой путь. Я понимаю, что если я не доработаю его, то не доработаю ни один другой. Я просто не успею. Не потому что меня заест совесть, не потому, что я должен… Я могу быть должен определенное количество времени: год, два, три, потом я говорю: «Нет, ребята, больше я не должен». Когда ты подходишь к какому-либо делу с позиции «должен», то все разваливается. Не нужно быть должным! Ведь я помогаю своим родителям не потому, что я им должен, я просто их люблю, это моя семья. Я помогаю своим детям, потому что они мои дети. Это другая позиция. «Должен» — это значит «несвободен». Должен человек, сидящий на галерах. Мне кажется, что это просто неправильные слова и установки.
— Как тогда быть с громкими фразами про чувство долга?
— Я очень надеюсь, что мне никогда не придется убивать… Долг? Это что? Нельзя поверхностно отвечать на этот вопрос, в любом случае, я скажу глупость. Дом — это долг? Любимая — это долг? Нет, это не долг! Даже государству я ничем не обязан. Да ничем! Я никому ничем не обязан! Это качество свободы, которая уничтожается. Да, нас всех поставят в ряд, и все будут слушаться, и это будет нормально. Все вытянутся в струнку и отпляшут, понятно и так. И я отпляшу. Но внутренне я не должен себя калечить. Я или делаю что-либо, потому что это для меня естественно или совсем не делаю.
— Вот, например, старушку переведете через дорогу? Если не будете испытывать желания сделать это? Просто потому что так положено?
— Нет, наверное, я просто отойду в сторону. Все равно кто-нибудь переведет эту старушку. И я не должен терять из-за нее время, грубо говоря. Я не знаю, мне не попадались старушки, которых нужно переводить через дорогу. В каком-то смысле каждый должен жить только для себя.
— А любить? А жертвовать собой?
— Одно другое не исключает. Потому что если ты не будешь жить полноценной собственной жизнью, ты начнешь тянуть жизнь из другого. Вот если мы с тобой живем, мы максимально пытаемся понимать и уважать друг друга. Не должен человек жить жизнью другого. Это тоже неверно. А если его не станет? Это же самое страшное. Свобода не умаляет моего отношения к тебе. Бессмыслица: «Нет, сиди возле меня и все тут! Живи мною!» Зачем?
— Если вы даете человеку свободу, вы подразумеваете, что и он отвечает вам тем же?
— Да, но свобода бывает разной. Это не свобода, когда ты говоришь своей возлюбленной: «Я буду делать все что захочу и мне наплевать, что ты при этом чувствуешь». Мы говорим о каких-то адекватных вещах, общепринятых. Просто не надо никаких покушений на свободу. Люди должны быть вместе, потому что это им нужно, а не потому что они подписали какие-то обязательства.
— В чем разница: рядом и вместе?
— «Рядом» я еще не испытывал. Но думаю, я это испытаю еще, потому что это более взрослое чувство. «Мы рядом» я вижу у своих знакомых, которые старше меня. Я очень медленно взрослею, на самом деле. Думаю, по мне видно. Мне не избавиться от моей молодости, я еще долго не смогу понять в полной мере, что такое «рядом». Это очень правильный вариант, мне кажется. А «вместе» — это как призыв на баррикады. Зачем идти на баррикады, если все можно решить мирным путем? Война, баррикады — это когда тебе режут глотку, и ты разрываешь кого-то на части в ответ. Мне это все неорганично. «Рядом» — это когда два взрослых человека любят друг друга, но они дают друг другу свободу, они плечом к плечу идут по одной дороге. И без всякого насилия! Просто надо больше говорить друг с другом. Надо договариваться.
— Как можно договориться заранее?
— Ну, например, если бы любимая девушка сказала мне: «Мы с тобой будем жить в Москве, у нас будет так-то и так-то, не будет того-то и того-то», меня бы это не прибило к стенке, я бы ответил: «Хорошо, давай попробуем, а дальше уже будет видно». Потом проходит период, месяца три, я понимаю, что мне все еще хорошо с ней. Потом что? «Я поеду на гастроли. Ты как? Как тык этому отнесешься? Ты будешь меня ждать?» Да-да, нет-нет. Другой разговор. Потом начинается сентиментализм…
— Первое время люди хотят казаться лучше, чем они есть?
— Я не хочу казаться лучше, чем есть. Я считаю, что я должен быть адекватным. Я — это я. Что-то я могу в себе исправить, например, я могу бросить курить, я могу бросить пить, я могу прийти к врачу, и попросить его избавить меня от храпа, если я храплю, и это мешает любимому человеку. Но если любимый человек говорит мне, что я не должен участвовать в спектакле, когда мне хочется, только потому, что там мало платят, то это уже насильственное вмешательство, это уже другая история. Если меня постоянно душат в подобных вещах, я не смогу долго терпеть. Есть вещи, о которых можно договориться, а есть — о которых нельзя. Может быть, и не нужно ни с кем договариваться вообще, а просто существуешь автономно. Разные варианты — для разных людей. Это как с философией: есть философия Шопенгауэра, а есть философия Альберта Швейцера. Кому что подходит.
— И вы давно думаете так, как сейчас?
— Я всегда так думал, но я всегда ошибался. Потому что я человек, который до определенного момента говорит: «Ну, хорошо, пусть будет так, как тебе угодно. Тебе так лучше? Хорошо!» Как в жизни, так и в театре. Я терплю, терплю, терплю, а потом взрываюсь: «Я больше не могу! Ничего не получится!» Лучше я займусь чем-то другим!
— Но ведь это непостоянство?
— А зачем себя ограничивать? Почему бы не отдаться всему, и не полететь? Но как же я полечу и отрублю себе половину того, что есть во мне? Зачем? Тогда ведь будет лететь только половина меня, только мои иллюзии. Если у меня не будет моего любимого театра, если я перестану играть мои любимые роли, что со мной будет? Допустим, я всю жизнь их играл, а потом попал в новые условия, и мне нужно сыграть, к примеру, Ибсена, и это совсем другой театр. И что я буду делать? Не надо останавливаться на том, что ты уже постиг, в чем ты варишься, что у тебя хорошо получается. Нужно играть и известное, и неизвестное. Нужно лететь! И в этом полете можно взять кого-то за руку, да и не одного… И можно вести за собой, и это будет то, что надо! А можно насобачиться героином и выплеснуть в мир только один, но, бесспорно гениальный момент. И потом все будут говорить: «Ах, как он рано умер!» И будут жалеть и плакать.
— Коротко, но ярко… Но, может, и стоит того?
— Не уверен. У каждого свой путь. Надо совмещать… Нынешние рок-звезды умудряются же себя сохранить, завязывают с наркотиками и алкоголем. Написали гениальные песни, и все? Нет, они цепляются за жизнь, обзаводятся молодыми женами. Почему они не выходят в отставку? Потому что они хотят жить, хотят быть просто нормальными людьми. Я не родился гением, я никогда не ощущал себя гением. Если бы ощущал, наверное, я сыграл бы уже что-нибудь потрясающее.
— Мне кажется, так говорят разочарованные люди.
— Я не могу быть разочарованным. Разочарованным можно быть лет в семьдесят. А что, мне сейчас играть юного Вертера? Да, я могу сейчас это устроить. Но это тоже будет неправильно. Обречь себя на иллюзии, на страдание? Я могу сейчас сидеть за столом и рыдать. Но разве это что-то изменит? Ничего не изменит. Сейчас, допустим, у меня все разворачивается, разрывается внутри, но через неделю, через две будет лучше. Бог его знает, что будет. В любом случае, внешне я должен быть довольно сдержанным. Нужно бороться с разочарованиями. Главное, не надо чрезмерно заигрываться во все это, надо, конечно, доставлять себе удовольствие, просто это удовольствие не должно быть чрезмерным.
— Как это? Дозировать удовольствие?
— Наверное. Может быть, я все попробовал, поэтому мне легче рассуждать. Главное, уцелеть после этого. На сегодняшний день моя задача выполнена, я уцелел.
